О «ЗАПИСОЧКАХ» И ЧАСТИЦАХ.
В нынешней церковной практике принято во время проскомидии, то есть перед началом Литургии оглашенных вынимать частицу за каждого человека, чье имя там упоминается. Эти частицы выкладываются на дискос под Агнцем (той части просфоры, которая во время Евхаристии претворяется в Тело Христа). Затем (уже после причастия) священник опускает эти частицы в Чашу со словами: «Омой, Господи, грехи поминавшихся здесь драгоценною Твоею Кровью, по молитвам святых Твоих».
Проблема в том, что, хотя с богословской точки зрения, на первый взгляд, эта традиция выглядит очень стройной и последовательной, на самом деле, она вызывает немало вопросов. Прежде всего, происходит некоторая подмена соборной молитвы Церкви о людях (живых и мертвых) во время Литургии, когда молится вся община, символическим изъятием частиц во время проскомидии, которая совершается священником, фактически, частным образом: до начала Литургии оглашенных, в закрытом алтаре, без какого-либо участия в этом общины (если не считать самого факта подачи записок).
Более того, во время службы в костромском Богоявленском соборе (где записок подавалось очень много) я сталкивался и с практикой, когда частицы вынимались не на проскомидии, а накануне субботним вечером, чтобы не затягивать начало воскресной службы. То есть даже за формальными рамками Литургии. Но и это не все. Возникает вопрос: а что, собственно, вообще, символизирует это изъятие частиц из просфор за каждого отдельного человека? Какой в этом действии смысл? Агничная просфора символизирует Самого Христа. Изначально она и была единственной, вплоть до XII – XIII века. Никаких других просфор, а значит и традиции вынимать частицы за Богородицу, святых, живых и усопших членов Церкви, не существовало. Как не было и самой проскомидии, как отдельного чина.
Агнец преломлялся в самом конце евхаристического канона, то есть непосредственно перед причастием. Крестообразное надрезание его вошло в обиход около XII века, а прободение копием со словами «Один от воинов копием ребра Его прободе и абие изыде кровь и вода…» встречается в служебниках только с XIV – XV веков. Когда именно появилась проскомидия (греч. προσκομιδή «принесение, подношение») не может сказать никто. Проскомидия в том ее теперешнем виде и на том месте, где она помещена теперь, не является оригинальным чином. «Когда впервые составлен этот довольно обширный, стройно обставленный и вполне законченный чин? Где? Каким лицом? Из каких элементов первичных? Под какими историческими влияниями возник он? Как развивался и при каких условиях осложнялся; пока не закреп в окончательный вид теперешнего чина?».
Само собой, ни на один из этих вопросов ответа в своем исследовании он дать не может. Не смогли ответить на него и отцы Восточной Церкви, к которым на Флорентийском соборе (1437 г.) за богословско-историческими справками по поводу проскомидии обратились представители Западной Церкви (у католиков проскомидия не совершается и никакие частицы – ни за Богородицу, ни за святых, ни за «живых и мертвых», насколько знаю, не вынимаются). Греки никаких исторических комментариев дать не сумели и ни на одного древнейшего авторитета не сослались. И это речь идет даже не об изъятии частиц с поминовением имен «живых и мертвых», а, собственно, о приготовлении Даров (Агничной просфоры и вина), их каждении и покрытии. Это тем более примечательно, что в сохранившихся многочисленных документах можно найти подробные и точные исторические указания по менее важным моментам (чтению антифонов, прокименов, символа веры и т.п.). Но нигде нет даже попытки связать проскомидию и порядок ее совершения с каким-либо историческим лицом или эпохой.
Можно утверждать, что ни сам Златоуст, ни Василий Великий (по литургийному чину которых мы сейчас служим), ни прочие Отцы Церкви проскомидию не совершали и никаких частиц «О здравии» и «Об упокоении» не вынимали. Означает ли это, что Церковь ни о ком не молилась? Вовсе нет. Как пишет архимандрит Киприан: «Участниками в приношении необходимого для совершения Таинства вещества были все члены первохристианской семьи. Часть приношений шла к общему братскому столу, т.е. к «агапам», другая же часть принесенного отделялась для совершения самого Таинства Евхаристии».
Именно об этих людях, принесших в Церковь свои дары (хлеб и вино), и молилась община во время Литургии, поминая каждого поименно (их имена заносились в диптих и читались диаконом после освещения Даров). В этом действии нет никакой излишней мистики и никакой символики – ничего, кроме единства в молитве. Единственное Таинство, происходящее в это время, это само претворение хлеба и вина в Тело и Кровь и наше непосредственное причастие Христу через Них: не частицы, вынутые за нас, а мы сами причащаемся Ему. Мало общего с нынешней практикой, когда священник получает пачку ничего не говорящих ему имён, половину из них отдает для прочтения алтарнику, остальную половину вычитывает сам, стараясь побыстрее вынуть частицы, закончить проскомидию и начать собственно Литургию.
Соборная же молитва заменяется неким мистическим действием, где смысл вкладывается не в молитвенное прошение за человека, принесшего Богу свой дар, а в опускание частицы, которая символизирует этого человека, в Чашу. Более того, невольно, это действие становится своего рода дополнительным Таинством. Помимо Агнца-Христа, появляются как бы «мини-агнцы». Они также «напояются» Кровью, но ими нельзя причаститься. Агнец раздробляется и раздается верующим, соединяя их в единое Тело Христово. Частицы на Евхаристии остаются в Чаше, а затем съедаются диаконом или священником, чтобы… что? Какой символический, богословский или какой-либо иной смысл это может в себе нести?
В отличие от принесения Бескровной жертвы этот элемент литургического действия (даже если принять тот богословский смысл, который в него принято вкладывать: объединение частиц-людей вокруг Агнца-Христа), не имеет логического завершения. Объединились на дискосе, напоялись Кровью в Чаше и…?Тем более, что не только все эти люди, упомянутые в записке, но часто и тот, кто ее подает, могут не причащаться или вообще отсутствовать в храме и никакой молитвы с общиной во время Литургии не приносить.
Получается, что в храме их, фактически, замещают те частицы, которые вместо них «предстоят» перед Богом, «объединяются» вокруг Христа и «становятся» причастниками Его Крови. Собственно, именно так толкует это в XV веке Симеон Солунский. Ссылается он на учение неких «древних Отцов», но не называет при этом ни одного конкретного имени, и в реальности, видимо, сам и является источником этого учения: «Частицы представляют при священнодействии тех самых людей, от имени которых вынимаются… усопшим ходатайствуют избавление от грехов и приобщение Божественной благодати, живым же… дают защиту от несчастий, служат ходатайством об оставлении грехов».
